Убить фюрера - Страница 28

— Гостиницу? — переспросил Нижегородский. — Я бы хотел пить чай и кушать. Я только с парохода. Где я могу кушать?

— У меня, — обрадовалась женщина. — Не нужно никуда ходить. Я живу в том доме напротив и сейчас приготовлю вам завтрак.

Переваливаясь, словно утка, женщина поковыляла к калитке. По скрипучей лестнице Нижегородский вместе со стариканом поднялся на второй этаж. Он быстро сориентировался и нашел ту самую комнату, фотографиями которой вскоре запестрели бы английские газеты, если бы он не опередил рабочих. Он увидел камин, дубовые панели, темно-зеленые обои со следами от висевших здесь много лет всевозможных рамок с картинками, бронзовых подсвечников и витиеватых чугунных полочек. Скрипя половицами, следом за ним в комнату вошел Роджер.

«Как бы еще и от него отвязаться?» — подумал Вадим. Он достал из кармана шиллинг и спросил:

— Здесь есть поблизости почта? Я должен срочно писать письмо, но у меня нет… как это сказать…

— Чернил? — любезно осведомился старичок. — Конверта?

— Да-да, конверта!

— Я могу принести свой, господин Крамер. У меня целая стопка. Я живу рядом, на соседней улице.

— Вы очень любознательны… то есть я хотел говорить, любезны.

Нижегородский сунул в руки старика шиллинг и пристальным взглядом дал понять, что ждет от него немедленных действий. Когда тот удалился, он поставил на пол свой саквояж и, сменив лупу на молоток и стамеску, принялся за работу.

Минут через пятнадцать Вадим уже швыркал горячим чаем в комнате гостеприимной вдовы, расспрашивал о ценах на жилье, землю, стройматериалы и о видах на погоду. В боковом кармане его укороченного макинтоша лежал кожаный кисет, в каких моряки хранят трубочный табак. Излишне говорить, что вместо табака в кисете находился продолговатый белый кристалл почти правильной формы, похожий на кусок покрытого тончайшим инеем льда. Впервые за последние, как минимум, два десятилетия к нему прикоснулась теплая рука человека.

Прощаясь, Нижегородский спросил: не припомнит ли миссис Пэррис, не было ли у старого моряка какого-нибудь камня, похожего на кристалл соли?.. Нет-нет, мадам, ничего ценного, просто кусок минерала, о существовании которого помнит его внук. Это нужно для идентификации личности… Не было?.. Вы уверены?.. А ваш муж не имел ничего подобного? Например, талисман?

— Определенно нет, — отвечала вдова. — Он никогда не интересовался никакими там камнями. Фабиан Самуэль Пэррис был деловым человеком.

В тот же день Нижегородский вернулся в Лондон. Он впервые бродил по улицам английской столицы, долго рассматривал Парламент, сверял часы по Биг-Бену (он любил сверять время по башенным часам), после чего отправился на Тауэрский мост смотреть на вечернюю Темзу. По пути, несколько раз присаживаясь на лавочку в каком-нибудь сквере, он доставал алмаз из кисета и внимательно его разглядывал. Неужели вот этот кристалл из атомов обыкновеннейшего углерода может стоить огромных денег и цениться выше человеческой жизни? Не из-за него ли поплатился головой старый моряк, и имел ли он вообще отношение к камню? Каким образом алмаз попал на обреченную «Лузитанию»? Лайнер будет идти из Америки, значит, камень должен побывать в Новом Свете. Впрочем, теперь уже не должен: они с Каратаевым сразу решили как можно быстрее превратить алмаз в россыпь бриллиантов, для чего на этом свете как раз и существует город Амстердам — мировая столица ювелиров.

Через сутки владелец пока никому еще не известного алмаза сошел на берег в устье реки Амстел, нанял конный экипаж и попросил доставить себя в гостиницу поближе к центру города. Устроившись в номере, под окнами которого почти недвижно стояли мутноватые воды канала Херенграхт, и обменяв английские фунты на голландские гульдены, он отправился на поиски Якоба ван Кейсера — мастера грани, смело бравшегося, несмотря на относительную молодость, за колку самых дорогих алмазов, на что мог отважиться далеко не каждый ювелир первой гильдии. Перед отъездом Каратаев поведал Вадиму, что 10 февраля 1908 года, когда, выполняя заказ Эдуарда VII, Джозеф Ашер приступил к исторической распиловке «Куллинана», он даже лишился чувств, посчитав, что допустил ошибку.

Дом ювелира, как и многие дома в этом городе, оказался плотно вставленным в сплошной ряд строений, тянущихся бесконечной шеренгой вдоль канала. По количеству окон в каждом из трех его этажей можно было определённо сказать, что хозяин — человек весьма состоятельный. Пять окон в ряду встречались здесь достаточно редко. На винно-красном фасаде особняка великого Рембрандта их, к примеру, только четыре.

— Это дом господина ван Кейсера? — спросил Нижегородский, когда молодая женщина в классической униформе горничной открыла ему дверь. К счастью, в этом городе многие понимали по-немецки.

— Да, как о вас доложить?

— Пикарт. Я хотел бы получить консультацию.

Женщина в длинном темно-коричневом платье с белым фартуком, кружевными манжетами и таким же воротничком, пригласила его пройти в дом и подождать в прихожей. Нижегородский осмотрелся и еще раз убедился, уже по внутреннему интерьеру, что дом принадлежит преуспевающему ювелиру. Стены высокого вестибюля были до самого потолка забраны резными панелями из темного, почти черного дерева. С них на посетителей смотрели такие же темные портреты каких-то людей в старинных одеждах вперемешку с идиллическими сельскими пейзажами, непременным атрибутом которых были виднеющиеся вдали старинные замки и церкви. «Старые голландцы», — догадался Нижегородский, смутно, впрочем, понимая смысл этого искусствоведческого термина.