Убить фюрера - Страница 127

127

— Это очень плохо!

— Так и я про то.

— Как он себя вел?

— Как обычно — болтал без умолку. Что-то об архитектуре: «Этот дом стоит не на месте, тот — вообще нужно сровнять с землей и построить новый».

— Он тебя заметил?

— Нет. Я сидел в машине в шоферских очках, а все его внимание было приковано к спутнице.

— Не хватало еще, чтобы Альфи увлекся тут бабой и не пошел на войну, — задумчиво произнес Каратаев.

— Вот именно, — поддакнул Нижегородский. — На кой нам тогда такая война.

— Нет, нет. Ты не прав. Война все равно нужна. Гитлер не создан для длительной привязанности, и его натура рано или поздно все равно проявится. Вот только без крестов и военного прошлого добиться своего ему будет намного сложнее. — Савва решительно посмотрел на Вадима. — Придется с ним повидаться.

— И что ты скажешь? «Бросьте, граф, заниматься глупостями, вас ждут великие дела»?

— Не знаю, но повидаться нужно. — Каратаев нажал кнопку звонка. — Ага! Пауль, — обратился он к пришедшему на вызов секретарю. — Ты-то как раз и нужен. Помнишь того типа… ну, того с усиками, который еще подарил нам эти картинки? — Он показал на три висящих на стене паспарту с тонущим «Титаником».

— Вы имеете в виду венского художника?

— Да. Его зовут Гитлер. Я дам тебе адрес, ты, пожалуйста, разыщи этого человека и пригласи к нам в удобное для него время. Скажи… Что же сказать? Ага! Скажи, что Август Флейтер хочет подарить ему пару книг.

Через день они собирали в дорогу Якова Борисовича. Пауль привез его с двумя огромными чемоданами, и Нижегородский недоумевал, зачем тащить через океан столько барахла.

— Вот два чека по тысяче долларов, — Вадим положил на стол перед Копытько два длинных бланка. — Здесь пятьсот баксов наличными. Остальные деньги на вашем счету в «Бэнк оф Нью-Йорк». Это на углу… Впрочем, сами найдете. Ведите себя хорошо, игорные заведения обходите стороной. А теперь подпишите-ка одну бумажку.

— Какую еще бумажку? — поднял брови наполеоновед.

Нижегородский извлек из кармана своего халата связку из двух длиннющих ключей и отпер сейф.

— Вот эту. Зачитываю: «Я, Ярослав Копытман, своей подписью на этом документе удостоверяю, что не имею никаких претензий к господам Августу Максимилиану Флейтеру и Вацлаву Пикарту, которые на момент подписания документа являются подданным Германского императора. Я обязуюсь никогда и ни при каких обстоятельствах не называть публично имена этих людей, адреса их проживания и не сообщать кому-либо подробности, имеющие отношение к означенным лицам. Если же я вольно или невольно не сдержу своего обещания и этот факт будет подтвержден юридически, я обязуюсь выплатить указанным господам взятую у них в качестве беспроцентного займа сумму в размере пятидесяти тысяч североамериканских долларов. В противном случае займ считается безвозмездным и возврата не требует. Составлено в городе Мюнхене, Германия, Королевство Бавария, 2 июня 1914 г.».

— Зачем это? — сморщился Копытько. — Нельзя было расстаться по-простому, бумажные вы люди?

— Подписывайте. Это всего лишь обещание нас позабыть.

Экс-профессор укоризненно покачал головой, вздохнул и расписался. Каратаев, вероятно из нежелания присутствовать при прощании, сухо пожелал Якову Борисовичу всего наилучшего и, сказав, что отправляется в парикмахерскую, ушел.

— Ну-с, присядем перед дорогой, — сказал Нижегородский, опускаясь на стул. — Садись, садись, Павел, таков обычай. Вот так. А теперь вставай, нечего рассиживаться.

Они спустились вниз. Нэлли передала Паулю корзинку с провизией, и все, включая Гебхарда, вышли во двор. На улице отъезжающих уже поджидало такси.

— Довезешь его до Бремена, посадишь на пароход и дождешься, когда тот отчалит, — наставлял Пауля Нижегородский.

Возле урчащего таксомотора с открытым верхом стояли шофер и еще какой-то человек. Пауль, Копытько и Нижегородский вышли за ворота и направились к автомобилю. Увидав их, шофер распахнул заднюю дверцу, а разговаривавший с ним узкоплечий молодой человек с прямоугольными черными усиками обернулся. Узнав Нижегородского, он снял котелок и вежливо поклонился.

— А-а-а, господин… — Вадим на секунду замешкался. — Э-э-э… художник! Господин Флейтер ненадолго отлучился, так что придется немного подождать. Сию минуту, я вас провожу. Проходите пока во двор.

Шедший позади Копытько вдруг замедлил шаг и, уставившись на того, кого назвали «художником», неожиданно стал описывать большую дугу, обходя его стороной. При этом он не отрывал напряженного взгляда от человека с котелком в руке, как будто пытаясь что-то припомнить. Тот, в свою очередь, тоже воззрился на Якова Борисовича. Его брови недовольно насупились.

Нижегородский затолкал Копытько на заднее сиденье.

— Быстрей, быстрей, а то опоздаете на поезд. Пауль, из Бремена телеграфируй. На вокзал, — сказал он шоферу, захлопывая дверцу. — Прощайте, Яков Борисович. Вас ждет страна грандиозных возможностей, но избегайте столов с зеленым сукном.

Машина тронулась. Когда они вырулили на Бреннерштрассе, Копытько тронул за плечо сидевшего впереди Пауля.

— Какой был тот человек? — негромко спросил он на не очень правильном немецком, не переставая беспрестанно оглядываться.

— Ах, этот? — повернулся к нему довольный щедрыми командировочными Пауль. — Знакомый герра Флейтера. Художник из Вены. Это его рисунки висят на втором этаже в гостиной. — Видя, что герр профессор напряженно ждет чего-то еще, добавил: — Гитлер, Адольф Гитлер. Так его зовут.

127