Убить фюрера - Страница 128

128

При этих словах наполеоновед вздрогнул и зачем-то посмотрел на водителя. Но тот и ухом не повел, выкручивая руль и объезжая конные экипажи. Зловещее имя не произвело на него ни малейшего впечатления.

— Представляете, он был на «Титанике»! — снова повернул свое конопатое лицо Пауль. — А вы впервые отправляетесь в морское путешествие? Вам нечего опасаться: наши «Император» и «Фатерланд» каждую неделю пересекают океан, к тому же сейчас разгар лета и айсберги плавают далеко на севере.

— А что это за человек, которого вы только что усадили в такси? — спросил художник. — Он уставился на меня, словно я одолжил у него денег.

Сняв в прихожей свою шляпу, Гитлер причесался перед зеркалом.

— Это один из наших деловых партнеров, — ответил Нижегородский. — Проходите.

— Еврей?

— Да, только не надо сейчас про Мордухаев, Маркса и прочих. Это наш еврей.

— Что значит наш? — искренне удивился гость.

— Наш — это значит: кто здесь еврей, решаем мы сами. Разве не так говаривают венские антисемиты? И вообще, Адольф, простите, конечно, за нескромный вопрос: а сами-то вы кто?

— Я?

— Вы, вы.

Нижегородскому совершенно неожиданно в голову пришла одна идея. Он еще не знал, что может получиться из ее реализации, но почувствовал, что определенно что-то может.

— Вы, — еще раз повторил он. — Вот вы все говорите об арийцах и всех остальных, а сами-то вы уверены в себе самом?

Гитлер смутился. Вопрос был очень непростым. Как человек весьма заурядного происхождения, он не имел официальной родословной и ничего не мог утверждать наверняка, а тем более доказать. Да и внешность его никак не способствовала бездоказательному причислению к белокурой северной расе.

— Нет ли и в вас, как сказал кто-то из знаменитых, хотя бы одной «драгоценной капли еврейской крови»?

Гитлеру словно влепили хлесткую пощечину. Он отшатнулся и побледнел.

— Признаю, — забормотал он, — это никак нельзя проверить, однако я бы почувствовал…

— Бросьте! — Вадим не собирался церемониться с будущим фюрером. — Человек годами не ощущает в себе даже смертельного заболевания, которое в конечном счете сводит его в могилу. Он бы почувствовал! Я бы очень советовал вам, раз уж вы столь щепетильны, обратиться к профессору Вилингену. Слыхали о его методе определения расовой чистоты?.. Нет? Ну что вы! Говорят, из ее реализации ошибка не превышает пяти процентов. Подлинно научный подход, основанный на точных измерениях. Мой друг Август прошел у него тестирование и имеет сертификат. Хотите покажу?

Нижегородский выглянул в окно, убедился, что Каратаева еще нет, попросил Гитлера обождать и вышел. Он знал, где компаньон держит запасные ключи от письменного стола, и скоро вернулся с сертификатом.

— Вот.

Красивая бумага произвела на художника определенное впечатление. Аллегорический образ Германии, череп, свастика, непонятные термины на латыни, множество таинственных чисел, печати и витиеватый росчерк — все это внушало уважение.

— Вилинген? Кто он такой? — спросил Гитлер, внимательно разглядывая кремовый бланк.

— Умнейший человек и, кстати, лучший друг вашего Либенфельса. Он протестировал всех его соратников по ордену новых тамплиеров. Я удивлен, что вы не слыхали о его методе. Хотя… попасть к нему простому человеку без протекции очень нелегко. Но, если хотите, я мог бы устроить.

— Вы серьезно? Это, наверное, дорого стоит?

— Расплатитесь со мной рисунками — я давно хотел заказать вам несколько архитектурных пейзажей Нойшванштайна. Остальное не ваша забота. Через неделю я еду в Берлин по делам и как раз могу прихватить вас с собой.

За окном звякнула железная калитка. Вадим увидал входящего во двор Каратаева.

— Только не говорите об этом Августу.

— Почему?

— Потому что об этом вообще не следует распространяться. Надеюсь, вы не подведете меня?

Получив решительные заверения, Нижегородский забрал сертификат и отнес его на место. Когда он снова вошел в гостиную, Гитлер разглядывал стоявшую на каминной полке фотографию, на которой была запечатлена семья наследника австро-венгерского престола.

— Ваша соотечественница, — показал он на сидящую вполоборота графиню Хотек. — Красивая женщина. А какие милые дети.

По поводу милых детей эрцгерцога Фердинанда Вадим знал от компаньона, что всем троим предстоит закончить свой жизненный путь в Маутхаузене. Они должны быть умерщвлены там по приказу любующегося ими сейчас неизвестного художника.

Вошел Каратаев, и Нижегородский, облегченно вздохнув, удалился.

— Что ты ему подарил? — спросил он Савву после ухода их общего знакомого. — Он выскочил из ворот с увесистым свертком и помчался по улице чуть не вприпрыжку.

— Так, несколько книг, — ответил Каратаев. — Они займут его и отвратят от вредных мыслей.

— А позвольте полюбопытствовать, это какие же мысли вредны для вашего протеже? — ехидно прищурился Нижегородский. — Уж не те ли, что возбуждают нездоровые желания жить в семье и мире, предаваясь благам грязной жидомасонской демократии?

— Они самые.

Прошло еще несколько дней. Нижегородский съездил в Берлин, вернулся и проинформировал Каратаева о проделанной работе. Он дал команду продавать железные, медные и нефтяные акции всех зарубежных компаний, от которых их и так скоро должна была отрезать морская блокада. Часть денег они переводили в швейное производство, включая шляпные фабрики. Когда в рейхе закончится кожа, а прекращение поставок аргентинских коров должно резко ускорить этот процесс, солдатские пикелхаубы станут прессовать из кроличьей шерсти, превращая ее в фетр. Вот тут-то шляпных дел мастера и скажут свое веское слово.

128